«С одной стороны — недостроены, с другой — переконтролированы»
В последние полтора года в школах России произошли и продолжаются многочисленные изменения: утвердили единые программы обучения по всем предметам и одинаковые для всех учебники, ввели патриотические и идеологические элементы, выпустили новое пособие по истории. Как это повлияло на учеников и педагогов и что на самом деле происходит в учебных заведениях России, «Ленте.ру» рассказали учителя, школьники и их родители.
В новом материале Ленты.ру своим мнением поделился Даниил Александрович, заведующий Лабораторией.
Российская школа очень страдает от жесткого управления всей системой образования, в которой попытки государственного контроля постоянно нарастают. В 1990-е годы было время гуляй-поля, вузы и школы могли делать почти все, что хотели. Им мало давали денег и за ними не очень следили. Затем это стало с боем упорядочиваться, и от принципа «берите свободы, сколько можете» все пошло в направлении тотального надзора.
Но попытки контролировать все российские школы из Москвы — абсурдная утопия, хотя эти попытки упорно повторяются. И я не знаю, чего больше в этом упорстве: веры в то, что с помощью бесконечных государственных указаний можно навести порядок от Калининграда до Находки, или простой возможности лоббистам и экспертам оставить в Москве государственный бюджет на создание бесконечных рекомендаций и иных централизованных мер.
Давно доказано, что единственный способ работы с разнородным контингентом учащихся — введение вариативности обучения, причем не между школами, а внутри нее. Когда в скандинавском социализме создавали универсальные школы, в которых должны были учиться вместе дети богатых и бедных, то вводили вариативность обучения в старших и средних классах. В этой системе дети выбирают, какие предметы им изучать и на каком уровне их изучать — базовом или продвинутом. Так же устроена и американская школа — ученик сам может выбрать либо простую математику для обыденной жизни, либо университетский курс алгебры и матанализа.
У нас же все школы должны работать по единым образовательным стандартам: все предметы во всех школах от Калининграда до Камчатки должны преподаваться одинаково для всех. Вариативность в российской системе — это в лучшем случае разделение на гуманитарное и математическое направления. Школьник просто попадает на один из школьных эскалаторов, который его куда-то везет без возможности реального выбора.
У школ сегодня в этой жесткой системе просто нет возможностей для маневра, даже если бы они хотели; любой шаг в сторону чреват неприятностями для школ. Еще одна важная проблема — бесконечные тесты и проверки с федеральным статусом: ЕГЭ, ОГЭ, Всероссийские проверочные работы (ВПР — прим. «Ленты.ру») и прочее.
Проверочные работы используются просто как грубый бюрократический инструмент для воспитания директоров и в целом школ. Это приводит к формализации и фальсификации результатов. В завуалированной форме местные органы самоуправления это почти рекомендуют, говоря школам: «У вас много детей из трудных семей, вы должны помочь им пройти ВПР, чтобы району было не стыдно». Но в чем смысл проверочных работ, которые так устроены? Такие проверки приводят только к произволу в управлении.
На фоне стандартизации и бесконечного проверочного контроля остро встает проблема детей с разного рода трудностями в обучении. Есть аутистичные дети, есть гиперактивные, есть дети-инофоны, для которых русский язык неродной, есть дети из трудных семей и с трудностями в обучении. Мы же этими стандартными проверочными работами стрижем всех под одну гребенку.
Инофонов становится больше, но это вовсе не обязательно дети мигрантов; часто эти дети из Дагестана, Тывы и других регионов, переехавшие в центральную Россию. В некоторых национальных субъектах России сегодня формируется другая проблема — там в школах плохо учат русскому языку. Как говорили мне директора школ, дети иностранцев-мигрантов — меньшая проблема, чем дети из некоторых регионов России, имеющие российское гражданство. При этом правительство принимает постановления с фокусом на детей иностранных граждан, потому что из управленческих центров не видны реальные проблемы школ или видны с запозданием на год.
У нас и ЕГЭ, который я считаю лучшей образовательной инновацией России в качестве механизма поступления в вузы, превратился в инструмент оценки школ. ЕГЭ прекрасен тем, что с его помощью талантливые и мотивированные дети из отдаленных регионов имеют прекрасный шанс для мобильности. Но нельзя этот экзамен использовать как способ оценки эффективности школ.
Сравнение эффективности школ должно быть построено с учетом того, какие силы школа вкладывает в подготовку учеников. Нельзя сравнивать школы просто по результатам ВПР; измерять успехи надо на фоне образовательных ресурсов и общей семейной ситуации детей.
Хороший результат теста по математике у мальчика, отец которого в тюрьме, а воспитывает его бабушка без высшего образования — это гораздо большее достижение школы, чем отличный результат школьника, чьи родители инженеры, а сам он учится в привилегированном физико-математическом классе. Это понимают и начальники, и учителя. Но никто ничего в этом направлении не делает.
Начальство прямо и косвенно поощряет школы с высокими образовательными результатами и ругает или как-то наказывает так называемые ШНОРы — школы с низкими образовательными результатами. Но ведь часто эти ШНОРы вкладывают в детей гораздо больше усилий, чем престижные учреждения. В элитные школы собираются дети, которые получают от своих семей так много, что на этом фоне усилия школ могут быть минимальными.
Кроме того, сейчас проверочные работы и ЕГЭ пытаются использовать и для идеологического контроля школьного образования. Мы видим, как в этом году меняется содержание экзамена, например, по обществознанию — в сторону усиления новых идеологических тенденций. Это значит, что какие-то вопросы из подготовки к ЕГЭ выпадают, какие-то появляются.
И дело не столько в том, что в школе идет идеологическая работа (ведь патриотическое воспитание детей есть во всех странах), сколько в использовании проверочных работ с этой целью и резких сменах их содержания. Шатание, когда чуть что-то в стране произошло, тут же меняется учебный план в образовательных учреждениях и наполнение экзаменов, — неправильно. У нас любят говорить про традиционные ценности, консерватизм. Но ведь сейчас наблюдается не консерватизм, а свистопляска. Сегодня подали сигнал — школа пляшет направо. Завтра посигналят — школа должна плясать налево. Это очень плохо.
Школе нужно быть устойчивой, содержание предметов и контроль за ними должны меняться, но, несомненно, с запаздыванием по отношению к политическим процессам страны. Если школа будет дергаться в разные стороны, она теряет свой смысл как надежная основа воспитания и образования детей.
Следующая важная проблема — нехватка кадров в школах. Дело не только в маленьких зарплатах, но еще и в низком социальном статусе педагогов. Надо понимать, что статус — вовсе не синоним дохода. В Советском Союзе все знали, что мясник — человек богатый, а учитель — человек бедный. Но у мясника статус был низкий, а у учителя — очень высокий. В моей любимой работе великого британского социолога Голдторпа показано, что в Британии у священников англиканской церкви и учителей статус выше, чем у банкиров и финансовых менеджеров, то есть людей гораздо более богатых. Общество уважает представителей этих профессий, так как все понимают, что они выполняют важную социальную функцию.
Если сравнить социальный статус профессий в России, а мы проводили такой анализ, окажется, что у нас на самом верху находится категория, называющаяся «начальник, директор». А в самом низу — воспитатель детского сада. То есть воспитатель детского сада котируется наравне с безработным или уборщиком. Это катастрофично для будущего, потому что воспитатели детского сада так же, как и учителя начальных школ, — люди, которые создают потенциал нации, обучая детей с нежного возраста.
В российском обществе принято считать, что идти в учителя — не очень удачная судьба. Откуда же при таких установках возьмутся новые кадры? И одним повышением зарплаты проблемы не решаются.
В последнее время школа стала предметом массового осуждения со стороны образованной публики. Повсеместно молодые родители в социальных сетях рассказывают, как плохо в школах, растет желание семей перевести детей на домашнее обучение и тому подобное. Я наблюдаю за этим внимательно. Но как исследователь начинаю думать, что это — не отражение ухудшающейся реальности, а своего рода дискурсивная мода: школу принято ругать. Этому много причин, в том числе — смещенная политическая активность. Критиковать иные институции сегодня — чревато болезненными последствиями, но жаловаться на то, что испортили школу, — безопасное дело. В сложившейся ситуации родители чувствуют власть над школой.
Ситуация, когда школа всегда права, а дети и родители всегда не правы, — плохая. Так было когда-то раньше, и это неправильно. Но и новая тенденция, в которой учителя и школьные администраторы боятся что-то сказать поперек детям и родителям, — другая крайность.
Наши исследования показывают, что в престижных гимназиях детская травля фиксируется чаще, чем в обычных школах. Возможно, кривые школьно-родительские отношения — одна из причин. Учитель опасается объяснять высокостатусным родителям, что их сын травил кого-то. Проще замести сор под ковер, вдруг само рассосется?
Родители при недовольстве школой или детским садом стали реально чаще писать в прокуратуру и следственный комитет. Все это негативно влияет и на жизнь школы, и на качество обучения, заставляет учителей хуже относиться к обязанностям. Если вы не можете ставить двойки или даже тройки там, где надо, потому что родители напишут на вас жалобу в прокуратуру, то вы начинаете не просто завышать оценки, а относиться спустя рукава к своим непосредственным обязанностям. Зачем мучиться и быть очень хорошим учителем, если все равно это не работает
Не хватает не только учителей, но и самих школ. Многие города растут, меняется распределение населения внутри агломераций, появляются новые районы. Также в разных районах города может быть разная рождаемость. Практически во всех крупных городах — Петербурге, Новосибирске, Екатеринбурге, Самаре и других — сегодня наблюдается катастрофический дефицит школ. В новых районах школы переполнены, дети занимаются в две смены. Но даже при этом часто расчетная вместимость школ на две смены меньше количества ребят, которые там учатся.
В одном из новых районов Петербурга родители подали в суд на управление образования из-за того, что дети занимаются в ужасных условиях. Суд сказал, что ничего неправильного в этом нет, поскольку все требования по росту учебных мест чиновниками выполняются. Есть утвержденный перспективный план по увеличению количества учебных мест, и ничего страшного, что новые школы строятся с какой-то задержкой.
Получается, что, с одной стороны, школы недостроены, недофинансированы, а с другой — переконтролированы. Это реальная ситуация в образовании, по моим наблюдениям, и в последние годы она становится заметно хуже.
Статья по матеиалам lenta.ru: https://lenta.ru/articles/2023/10/30/school/